ГЛАВА 9

ЦВЕТЫ  И  КОЛЮЧКИ

 

Единороги не хотели признавать поражения. Когда, после очередных переговоров, Хуфар, получивший, наконец, левый берег Шёлковой Ленты, решил притязать на большее, Тагер ему передал: «В знак нашего расположения и дружбы, в залог будущего мира и во имя справедливости, народу Хуфара возвращена исконно принадлежавшая ему земля. Но если единороги считают, что кони согласились на уступки потому, что среди быстроногих детей Великой Равнины не стало могучих воинов и удачливых полководцев, они могут горько об этом пожалеть». Хуфар и сам хорошо знал об этом. Тагер же представлял всем положение дел ещё лучше, чем оно было на самом деле. И, надо признать, это неплохо ему удавалось. Разговоры зашли вскоре так далеко, что повелитель единорогов сам прибыл с визитом в Серые Камни.

 

На меня возлагалось начавшееся вновь строительство крепостных сооружений. И мне приходилось, по многу часов, каждый день проводить на стройках и каменоломнях. Случалось, я на несколько дней пропадал из Города, обходя далёкие посты. Шахин помогал мне держать связь с повелителем, а относительное спокойствие за власть Тагера обеспечивало отсутствие Анчара в Серых Камнях. Он был отправлен в путешествие и, честно говоря, я очень советовал ему взглянуть на мир, а его брату – содействовать этому походу. Мы с Шахином говорили пленным быкам, таскавшим камни, что каждый из них, выполнив определённую работу, будет отпущен на свободу. Чтобы не вызывать сомнений, нескольким трудолюбивым пленникам была, в разгар работы, объявлена воля. Их с торжеством перевели через холмы и разбили их цепи. Первые, привыкшие к труду и расставшиеся с войной и рабством, пленники покинули долины у каменистых Бранных Холмов. Сейчас там высится великая крепость со сторожевым постом под названием Бычий Вал.

На моих стройках не случалось особых происшествий. Рогатые пленники и осуждённые во временное рабство за разные преступления лошади, работали по совести. Они знали, что этим покупают себе скорейшую свободу. Бунтов не возникало. Стражники, скучающие на своих постах, нечасто пускали в ход подковы или вплетённые в кончик хвоста обрывки цепей. Чаще они сами, случайно, отгоняя мух, ударяли себя по бокам и, выругавшись, пробуждались от сонливого безделья, и шли проверять работу.

Однажды, когда я находился в каменоломне совсем неподалёку от Города, и тут же заночевал, явилась Шахри-Зейнаб. Её приход меня очень удивил, тем более, она была без свиты, и оказались мы с нею одни в совершенно уединённом месте, в неподходящий для обычной беседы час. И я был уверен, что это не случайно. Но голос королевы был, как всегда, строг и резок.

— Тигран, боюсь, что над тобой нависла грозовая туча.

— Или я заслужил опалу короля?

— Король, возможно, завтра будет каяться в том, что сделал нынче ночью. Но сила его слова такова, что раз сказав, он и сам не вправе отменить соглашение, к которому привёл спор.

— Прости, королева, но вина моя лишь в том, что я неосторожно позволил себе слабость полюбить тебя.

— Сначала выслушай. Мне не до шуток. Этой ночью был пир. Правитель единорогов Хуфар, в споре с Тагером, не могли решить одно. А на этой гулянке были не только яства, брага и красавицы, но и дым чёрного корня.

Я почуял тревогу.

— К чему же пришли?

— Хвалясь, Тагер заявил, что сильнее его богатырей нет воинов ни у одного народа. Хуфар ответил, что любой единорог легко способен справиться с самым доблестным бойцом коней.

— И пьяный Тагер предложил поединок? Понимаю. Драться должен буду я.

— Не всё в этом. Тагер был пьян и Хуфар был пьян. Но Хуфар знает, зачем пришёл в Серые Камни, в сопровождении столь малочисленной охраны, и говорить на бесполезную, бессмысленную тему.

— Чтобы показать доверие королю-союзнику, хотя на самом деле знает, что риска нет?

— О, Шах Тигран! Повелитель единорогов знает, что сила нашей державы не в короле. И он не согласился, чтобы с его охранником дрался Хан Мелик или другой хороший поединщик. Он пришёл за головой Золотого Тигра – за твоей головой!

Доверчивый Тагер! Сам будучи миролюбив и добр, он не хотел верить в тайную злобу и коварство. Хуфар сделал надёжную ставку: короля быстро развезло от дыма чёрного корня и его легко обманули. Вдруг навязчивая мысль явилась среди потока эмоций: так ли простодушен мой повелиитель, чтобы сразу поверить чужаку? Не помог ли ему тот, кто называет себя другом? И почему это драться выбрали меня, за кем надо посылать гонцов, а не Мелика, который был недалеко от короля и тоже не раз показывал себя отважным бойцом?

— Кто был на сборище, ты знаешь?

— Тебе перечислить всех до одного?

— Моя мудрейшая из повелительниц, конечно, меня интересует только один.

— Хан Мелик.

— Мелик. Тот, кого звал я братом.

— Король Тагер тоже звал братом одного скорпиона. Я бы послала за ним вслед убийц, но мой супруг не сможет мне простить такого вероломства. Анчар пока что не предпринял действий, догадки же – ему не доказательства. Послушай дальше. Моей служанке удалось пробраться к страже единорогов и из их разговоров, узнать все имена. Что-нибудь говорит тебе имя Хабур?

— Их знаменитый полководец и непревзойдённый в последних боях поединщик! Значит, под видом стражника Хуфара за моей смертью явился сам Хабур?

— Тебя высоко оценили даже враги. Но мне здесь опасно оставаться дольше. Что ты намерен делать?

— Взамен моей, подарить Хабуру его смерть.

— Я знала это. Чем тебе помочь?

— Ты уже помогла, Шахри-Зейнаб. Но если ты будешь на поединке…

— Непременно.

И ничего. Ни «прощай», ни «удачи».

Я взошёл на каменную стену, и душа моя вволю напилась энергии из света звёзд. Я вспомнил звёзды в глазах Зейнаб. И вдруг подумал: где я мог слышать такой, как у неё, низкий хрипловатый голос? И видением стало подножие Холма Грёз – Гневного Колдуна. «Я знаю, что ты ищешь…» — бормотание старухи, собирающей яд, и конечно, вдыхающей по вечерам его пьянящий запах. И все они – знакомые мне пленники чёрного корня, говорили с тем же резким придыханием. Они – жертвы. Такого звука не могло издать горло здоровой лошади, тем более – кобылицы. Но моя небесная Шахри-Зейнаб! Она не может… Завтра. Я завтра должен непременно победить и вновь её увидеть. Чего бы мне это не стоило, я спасу мою королеву.

 

Наутро гонцы оповестили меня о предстоящем поединке, заранее успокоив, что я должен буду лишь погонять для острастки простого задавалу-охранника, и велели явиться на условное место. Проходя мимо Тапгера, я недобро заметил: «Вот так иногда теряют друзей». Король отшатнулся. Он и впрямь раскаивался в данном слове, но старался не подавать виду и удерживать достойную осанку. Бой должен был вестись на дне оврага, чтобы никто из наблюдавших сверху не мог помешать.

 

Хабур оказался очень крепким с виду единорогом. У него была короткая красная шерсть, белые копыта и живот и тёмная стоячая грива. Мощные мускулы и тугие сухожилия чётко выделялись под гладкой шкурой. Он с интересом разглядывал меня – своего соперника, о котором был так много наслышан, и врага, которого обязан был убить.

Когда-то я слышал сказку о происхождении единорогов. Кто-то сочинил, что предками их стали заключившие дружбу коровы и кони, поселившиеся в одной долине и переженившиеся друг на друге. В жизни мне, правда, не приходилось встречать ненормального, который женился бы на корове или кобылицу, пусть даже самого недостойного поведения, которая не содрогнулась бы при мысли о связи с быком. Да и не могли подобные браки дать потомства, даже если когда и были. Может только смысл легенды состоит в том, что сильнейшие племена земли – лошади, быки и единороги не должны враждовать между собой. А я посмеивался, говоря рассказчикам подобных сказок, что предками носящих один рог были волки, имея в виду их ярость. Но многим нравится эта легенда. Поддерживают её и сами единороги, хвалясь, что взяли от быков непробиваемую силу и дикую отвагу, а от предков-коней лёгкость движений и быстроту. Не знаю, что думал об этом Хабур. По крайней мере, в нём явно хватало достоинств, присущих и быку, и лошади.

Хабур, я не сомневался, об этом знал. Знал и особые приёмы боя, и был уверен в победе даже теперь, оценивая взглядом того, с кем ему предстояло решать вопрос о жизни и смерти. Признаю не хвастая, и я тогда был в великолепной форме, и выглядел вполне внушительно, и всё же, в глазах противника, конь не мог представлять большой опасности. Наверняка единорог подумывал о красивом поединке, в конце которого неподражаемый удар повергнет во прах золотошёрстного жеребца, упоённого славой и не подозревающего о тайнах боевого искусства противника. Но мне сегодня нужна была только победа. У меня был уже и опыт схватки с единорогом, и я хорошо помнил, как он должен действовать. Я прикинул вес Хабура и его возможные выпады. Потом рассчитал атаку и решил сразу, не выясняя, на что он способен, попробовать исполнить этот замысел.

Я дал Хабуру напасть первым и увернулся от удара, сделал круг. Бросаясь вновь, единорог предполагал подобный ход, он высоко поднял голову, чтобы сразу среагировать на мой маневр. Это было вполне естественное движение, и я на него рассчитывал, опасаясь низко наклонённого лба противника. И тут же провёл встречную атаку. Приём Хайфи сработал безотказно. Бросок единорога помог мне с ним же справиться, воспользовавшись встречным движением могучего зверя, дополняя этим недостаток, в подобном поединке, собственных сил. Послышался храп и нервное повизгивание слуг Хуфара.

Поверженный мой враг, а переломанным плечом, сокрушённо ждал последнего удара. И я бы нанёс этот удар, но честолюбие заставило меня взглянуть наверх, на побеждённых единорогов. В этот миг один из них – красный, издал длинный рёв, похожий на стон и стал рыть копытом, другой же – пёстрый, готов был в безумии напасть на меня сейчас же, заметался. И удержал его на несколько мгновений только обрыв, спуститься с которого одним прыжком значило – сразу свернуть себе шею.

Я понял, Хуфар глядел далеко. Сейчас же эти двое ринутся на меня и их никто не остановит. А что будет потом – уже не важно, ведь замысел будет исполнен. Можно ли убить врага теперь?

— Твои сыновья? – спросил я Хабура. Он не ответил, бросая последний взгляд на этих воинов, он был уверен, что через секунду острое копыто раздробит его череп. Я медлил, я решил добиться торжества.

— Мог ли ты, Хуфар, выдумать что-то ещё более жестокое, если заставил своего верного слугу умирать на глазах его детей? Не будет по-твоему. Хабур доблестно сражался и мог бы меня погубить по воле своего повелителя. Но лично к нему у меня ненависти нет. Мы даже не были знакомы до сих пор. Теперь же я не только сохраню жизнь этому славному богатырю, но и прошу его принять мою помощь. Ты не увидишь своего безумия, чужой король, его увидят другие.

Конечно, всё могло окончиться не так хорошо. Помогая единорогу подняться с земли, я страшно рисковал: он мог вцепиться чудовищными зубами мне в загривок и повалить. Но поражённый случившимся, единорог не подвёл. Он встал, опираясь на мою шею. Тотчас два его сына поддержали с боков того, кто был моим врагом совсем недавно, а теперь стал обязан мне жизнью, и увели его.

Шахри-Зейнаб высокомерно сказала мужу: «Твой воин, Тагер, не только силён и отважен. Он благороден». И, полюбовавшись замешательством короля, закончила: «И неглуп».

Поражение Хуфара было полным. И не только в поведении Хабура, заявившего, что с соизволения Тагера он, Хабур, с обоими сыновьями, останется погостить и подлечиться в Серых Камнях – стране, которая обошлась с ним честнее и добрее, чем его собственная родина. Надо сказать, что и один из стражей, имя его забыл, помню только голубовато-серую масть, поддержал поединщика, пожелав составить ему компанию. Его слова: «Мы подождём тут смены власти», — дошли до Хуфара, но он уже ничего не мог поделать со взбунтовавшейся четвёркой. Спустя несколько дней, возвратившийся в свои владения Хуфар был покинут своими воинами. И на левом берегу Шёлковой Ленты, которая там зовётся Белой Дорогой, он уже не смог вернуться к своей короне, и был вынужден уйти в далёкое путешествие куда-то не Крайний Юг. Возможно, как шутили у нас, охотиться на настоящих тигров, а не на Золотого, поскольку это намного проще. Не знаю, как отнеслись к этому анекдоту у единорогов, но место их правителя скоро занял Хозар – муж племянницы первой жены их бывшего правителя – Хали. Эта правящая пара – Хозар и Хали оказались намного сговорчивее предшественника, с ними мы быстро заключили мир и соглашение о переходе через соседние земли.

После этого поединка, принесшего мне популярность даже в стане единорогов, Тагер, чтобы загладить неловкость, предложил мне выбрать любую работу. Строительство, по его мнению, было слишком изнурительно. Мы немного поспорили, и я вновь отправился к укреплениям, зная, что Тагер будет чувствовать себя обязанным. Король всегда относился ко мне, как к старшему, несмотря на незначительную разницу в возрасте. Признаю, я иной раз использовал этот авторитет в давлении на корону, когда считал, что Тагер может поступить неверно. И это благодаря мне Серые Камни узнали о мудрости их повелительницы. Прежде Тагер принимал её увлечение созданием миниатюрных пейзажей Великой Равнины за пустую забаву. Теперь же мне был обязан не только король, но и королева.

 

Мы встретились немного времени спустя после поединка. Это опять случилось ночью и опять в той коварной роще.

— Шахри-Зейнаб, — начал я без предисловий, — Неужели ты и вправду любишь Тагера, который неспособен тебя оценить?

— Всё трудно объяснить, Шах Тигран. Кроме меня у Тагера есть ещё три жены, не носящие титула правительницы. Если бы их не было, я бы, наверное, смогла его полюбить. Он очень хороший, Тигран, ты даже не представляешь, какая у него богатая душа.

— Лучше моей? – я был раздосадован подозрением, что Тагера можно любить больше, хотя она никогда не намекала мне о своём интересе. Шахри-Зейнаб ничего не ответила. Она только незаметно уклонялась от попыток поцеловать её. Наконец я всё же коснулся губами шелковистой кожи, и чтобы не пугать королеву, прочёл ей:

 

Ночного воздуха свежей твоё дыханье,

Цветка нежней.

И свет очей

Мне открывает тайны мирозданья.

 

Шахри-Зейнаб вся затрепетала, но голос её оставался холодным.

— И что же это за тайны?

— Что ты отвечаешь мне любовью на любовь, Зейнаб. И что нам непременно предстоит быть вместе. Я дам тебе всю свою нежность, ты узнаешь, красавица, что жеребец может хранить чистую верность своей подруге. Ему не нужны четыре жены – только одна.

— С Гюзель ты мог чего-то ждать. Например – смерти старого короля Тамира.

— Если наша любовь…

— Твоя любовь, Тигран.

— Но ты же пришла сюда!

— Несмотря на то, что боюсь искушения. Я ничего тебе не обещаю, Шах Тигран.

А я обещаю. Я обещаю, моя небесная Шахри-Зейнаб, что буду верен тебе в ожидании взаимности, что нас разлучит только смерть.

— В таком случае, это будет скоро.

— Какая горькая насмешка! Пусть меня и убьют недруги или предатели, или просто честный поединок положит всему конец. Но разве любовь не стоит того…

— Я имела в виду не тебя.

— Как можно, королева… – неужели она о чёрном корне? – Забывая о друзьях, ты не думаешь и о себе. Тебе нужно беречься.

— А я стою того?

— Конечно. Может… ты нездорова?

— Плохо выгляжу?

— Хорошо. Но ты странная. Впрочем, ты всегда такая.

— Несмотря на то, что не разделяю с супругом его пьянки. Это не хмельной туман, как ты, наверное, подумал, а нечто другое занимает мои мысли.

Нет, она не может знать чёрный корень. Я наверняка ошибся.

— Ты постоянно о чём-то думаешь. Представь, что тебя ничто не волнует, кроме внезапно нахлынувших чувств…

— Так не бывает. Между прочим, кое-кто уже пытался склонить меня на измену королю. Но не все жёны Шейхов не знают, чем заняться.

Соперник!

— Что ты ответила?

Я вначале подумал о Мелике: слишком велико было моё разочарование в нём. Но потом вспомнил возвращение в Город Анчара и его откровенно наглый взгляд. Неужели урод смел претендовать на эту красавицу? Его душа недостойна даже взора на такую дочь Земли и Солнца! Ведь всем известно, какое чёрное сердце скрыто под белой шкурой. Шахри-Зейнаб, воспользовавшись моим замешательством, скрылась в тени шатров. Преследовать её я не рискнул.

 

Путь домой неожиданно стал ещё одной новостью: около старой хижины, которую мне недосуг было менять на роскошный шатёр, ждал Кухайлан Хайфи.

— Случилось то, чего я опасался? – спросил он, не скрывая грусти. Я ответил в подобном тоне.

— К сожалению, нет. Если ты имеешь в виду…

— Твоё очередное любовное приключение.

— Всё не так просто, Хайфи.

— Ты опять безнадёжно влюблён и, что хуже всего, влюблён в королеву. Я рад, что между вами пока ничего нет, ты должен понимать, Тигран, ты не можешь рисковать своей репутацией в такое смутное время. Достаточно того, что Тагеру известно о твоих видах на Шахри-Зейнаб.

— Откуда? И откуда это известно тебе? Погоди… Мелик! Я понял, он ратует за то, чтобы я впал в немилость. Сговор с единорогами ради того, чтобы меня прикончить. Теперь – гнусная ябеда королю. Хайфи, это Мелик. Небось, сам приставал к Шахри-Зейнаб!

— Мелик не заводит романов со знатными дамами. Он втихаря пользуется услугами самых бессовестных кобыл, которые позволяют себя бить, кусать и ругать бранными словами. Может он и донимал чем-то любимую жену короля, но на него это не похоже. Он слишком дорожит своим высоким положением. Впрочем, я не сказал, что королева не может ему нравиться. А уж Анчар… тот всё не оставляет надежды оставить на земле наследника и был бы особенно счастлив сделать это с супругой брата.

— Значит, они оба злы на королеву?

— При чём тут это? Я сказал, что Мелик не позволяет себе слабостей со знатными дамами. У тебя же иная репутация. В отношении любовных интриг, тебе доверия меньше, чем твоему приятелю.

— Когда-то Мелик был моим другом.

— Его погубила зависть. Тебя же погубит бескорыстие.

Я подумал: «Как уже стар Хайфи. Сколько же ему лет?» — совсем не в тему нашего разговора.

 

Тагер велел мне оставить дела строительства и просил заняться этим Анчара.

— Шах Тигран, — заявил король. – Теперь мы должны помириться и воссоединить страну с нашими братьями и сёстрами из Голубых Гор и Северных Поселений. Запугивание их войой пора оставить и выяснить, что мы можем решить на самом деле.

— Я должен покинуть Долину Серого Камня, Тагер?

Он понял намёк и смутился.

— Шах Тигран, кому кроме тебя я могу поручить столь важное дело?

— Хану Мелику, он благороднее выглядит. Особенно в глазах правительства.

Но мне уже было не отвертеться. Во время беседы с повелителем я думал о Шахри-Зейнаб, которую мне придётся покинуть. И о разговоре с Хайфи. Вчера я смог поделиться с ним сомнениями, по поводу здоровья моей любимой. Он задумался, а потом ответил: «Могу тебя успокоить в одном: она не рабыня Гневного Колдуна. Можешь прямо спросить у неё самой». Он говорил это, рассчитывая, что я не буду спрашивать, и не ошибся. Моё воображение не позволило представить королеву опьянённой тёмным дымом. Для этого она и вправду была слишком умна и проницательна. Но расставание уже являлось неизбежным. Мы даже не успели проститься.

 

Собрав отряд, я не досчитался своего адьютанта и, чтобы хоть некоторое время не видеть войска, отправился на его поиски. Я шёл и думал о своём. Думал: Анчар неспособен любить. Тем более, накую самостоятельную даму, как Шахри-Зейнаб. Скорее – ненавидеть за её сильный характер. И если он пытался её соблазнить, то лишь чтобы унизить или… да! Именно, чтобы рассорить её с Тагером! Ведь именно Анчар, говорят, так сильно выступал против брака с представительницей вольных кобылиц, пусть она и несла в себе ту же породу, что семейство Шейхов. Этот брак незаметно укрепил власть короля, дав ему сильную и мудрую подругу, которая, в случае ослабления или гибели Тагера, сама смогла бы править страной. Пока такая королева у власти, козни вокруг венца не могли возвысить Анчара. А мой бывший друг Хан Мелик… Зря ли он так упорно обращал моё внимание на Шахри-Зейнаб? А сам действительно влюбился… Иначе, как же объяснить его столь внезапную неприязнь ко мне? Значит, не только политика толкала его на сторону заговора? Или он сам не отдавал себе в этом отчёта? Внешняя благопристойность и раздирающее сердце алчная страсть. Мелик познакомился с Шахри-Зейнаб прежде меня. Но он не рисковал, объясняясь ей в любви. Он поддразнивал мой интерес к кородлеве и Анчар ему в этом не мешал. Ведь если Тагер изгонит из гарема Шахри-Зейнаб, а я погибну или надолго исчезну из Города, Мелик окажется очень выгодным вариантом для нового замужества этой дамы, а Анчар получит своё, удалив нас обоих от венца.

Неужели так было на самом деле? Тогда не хотелось в это верить, но позже многие мои догадки подтвердились, хотя кое-что остаётся тайной и по сей день, но удачно объясняется ими.

Я распалял себя подобными думами, и настроение моё от этого ничуть не улучшалось: в конце концов, заговорщики уже кое-чего добились! Однако, кроме прочего, я нигде не мог найти своего помощника Шахина. Кажется, гневу сегодня удалось потеснить здравый разум. Куда мог запропаститься мой жёлтый дьяволёнок?

 

Шахина-Сокола, изнывающего в последние дни от лени, я разыскал у красотки Байхэ. Милая парочка устроилась прямо на полу и они сладко дремали, положив головы друг другу на спину. Я поднял Шахина лёгким пинком. «Собирайся в путь, бездельник!» Мой помощник удивился такому обхождению, но это подействовало.

 

В этот же день мы вышли в поход с тысячей воинов. Я спросил Шахина, не слишком ли он молод, чтобы знаться с дамами, подобными Байхэ.

— А с кем же? – нагло усмехнулся он. – Вот, разве что вольные кобылицы, вспомнив о подвигах в их войске моего отца, окажут тёплый приём сыну Горца. А если нет, я напомню им сам. Что было толку спорить с испорченным юнцом? Достаточно того, что в остальном я им был доволен.

— А ты знаешь, — заметил я, — Как вольные кобылицы поступают со столь горячими жеребцами?

— Вот за что я их терпеть не могу! Впрочем, их можно понять, кому же охота в плен? Но только, Шах Тигран, тебе ли меня учить? Сколько красоток в твоей коллекции?

Захотелось ещё раз успокоить малыша при помощи копыта.

— Не тебе судить о моих похождениях и считать чужих любовниц. Ни разу Шах Тигран не поступил грубо с кобылицей, будь то благородная дама или последняя потаскушка. И тебе придётся придержать эмоции и нахальство. Будь сдержанней в речах и в жизни. А ещё ты говорил, что ты – сын знатной дамы-воительницы. Вот ты и пойдёшь в Голубые Горы послом. Заодно испытаешь свои нервы.

— Я только и мечтаю об этом. Я не пошутил насчёт моего желания пообщаться с вольными кобылицами, но это не о том, что ты подумал.

— Твоя мать достаточно знатна, чтобы устроить тебе встречу с Принцесс Амали? Ты должен договориться с нею о моём визите и начале переговоров.

— Шах Тигран, ты хоть раз поинтересовался именем моей матери?

— И что же?

— Она – сама Принцесс Амали.

 

Принцесс Амали оказалась несговорчивой.

— Свободная любовь и матриархат, — заявила она.

Я скромно возразил:

— Не обсудить ли нам условия союза подробнее?

Но она передала мне такое, что мои жеребцы едва не взбунтовались и не бросились громить посты вольных кобылиц, расположенные на отрогах Голубых Гор. Силой разума, явленной силой слова, я убедил их не делать глупостей. Принцесс Амали, похоже, слишком пресытилась властью и роскошной жизнью, и начала помаленьку трогаться умом, если вздумала, что по её велению союзная страна примет подобные законы. К тому же она уже перешагнула черту, до которой все подряд жеребцы обращали на неё благосклонное внимание, и зациклилась на том, что все они – подлецы и негодяи, забыв, как сама прогоняла прочь всех отцов своих детей, как бы они ни были, в своё время, в неё влюблены. Отойти от Голубых Гор, однако, пришлось днём позже. Когда я собирался уводить бойцов по дальнейшему пути, вмешался Шахин.

— Золотой Тигр, с тобою хочет говорить моя сестра Роз.

— В уме ли ты, Шахин-Сокол? Только что мне пришлось стерпеть нахальство госпожи Голубых Гор, теперь же предстоит встреча с её малолетней наследницей! Не зря в Серых Камнях говорят: «Из корня лилии вырастет лилия, из семени репейного – репей». Не хотелось бы после заносчивых бредней обалдевшей от власти пожилой дамы, выслушивать лепет неразумной малышки в том же духе. Пусть даже они тебе и родственницы, мой друг.

— Верно, родственницы, и я знаю их лучше тебя. А потому послушай моего совета: Принцесс Амали не понимает, что на сегодняшний день благоденствующая, но маленькая её страна, завтра попадёт в зависимость от правительства Серых Камней. Как только мы сумеем покорить Северные Поселения. Дело ведь только в том, кто и против кого пойдёт вместе с нами. Наследница же думает, что лучше будет объединить силы всех конских племён. Тем более, что при этом и она лично, и её славный народ, потеряют меньше, а получат больше, чем если мы их силой заставим принять условия союза. А это произойдёт рано или поздно, даже если северные собратья пока откажутся нам помогать. Прими Принцесс Роз.

Мне пришлось согласиться с Шахином. Нечасто приходилось видеть его столь серьёзным. И видит Солнце, раскаиваться в знакомстве с принцессой не пришлось.

 

Принцесс Роз явилась в сопровождении двух дам-воительниц. Они остались у моего походного шатра, а их госпожа смело вошла внутрь. Первым её жестом после приветствия был красноречивый взгляд на Шахина и к выходу. Я согласно кивнул и он покинул нас.

— Юная повелительница Голубых Гор не хочет говорить со мной даже в его присутствии?

— Голубые Горы принадлежат всему племени коней, а не одной мне. А Шахину я пока не доверяю, тем более, он мне брат по матери и я не знаю, искренни ли его отношения с Принцесс Амали. Речь пойдёт о ней. Мне будет неприятно, если королева вольных кобылиц узнает о разговоре от него.

Я разглядывал её немного искоса. Малышка смотрела прямо и смело, в ней чувствовалась полная уверенность. Она ещё не достигла роста и силы взрослой лошади, но обещала стать очаровательной. Стройная и грациозная, к тому же исключительно редкой масти: вороная, как ночь, она имела гриву и хвост почти огненного цвета, золотисто-рыжие. Правда, и эти чудесные локоны ещё не достигли наилучшей длины, да и могли с возрастом изменить цвет. Осанка и манеры Принцесс Роз были одновременно раскованно-просты и царственно-надменны. До сих пор не могу понять, как ей это удавалось.

— Говорю тебе как, надеюсь, другу, Шах Тигран, — продолжала она. – Не спеши нести тревожную весть королю Тагеру. Вскоре вольные кобылицы заключат с ним надёжный и вечный союз. Говорю тебе это не от вымысла. Не торопись вести переговоры, отложи их. Не заключай союза с северянами без нас и против нас. Не далее, как следующей весной, моя мать Принцесс Амали отречётся от власти… – она прищурила длинные ресницы. – В мою пользу.

— Позволь Принцесс Роз…

— Я знаю, что говорю, Шах Тигран. И знаю, что сильное государство коней возможно лишь в объединении разбитых прежней глупой враждой и завистью племён. Теперь тебе известно, почему я отослала Шахина-Сокола. Ведь я собираюсь заставить свою… нашу с ним мать отречься от власти и уйти на покой. Она рискует самим существованием нашего свободного народа. Но я не знаю, как бы к этому отнёсся брат.

Поклянись же, что просто дашь мне время, и мы станем друзьями, иначе… множество твоих бойцов зря сгинет в Голубых Горах и мне придётся в распрях затевать начало своего правления.

Я смотрел на это юное создание и думал, не мог понять: безотчётная глупость или дальновидный, проницательный ум спрятан в столь прелестной головке? И склонялся к последнему. Да и стоило ли удивляться мне, уже знакомому с мудрыми красавицами? И я поверил молодой правительнице, поклялся дать ей время, тем более что не было теперь смысла затевать вражду с народом, госпожой которого она собиралась вскоре сделаться.

Покидая меня, Принцесс Роз заметила:

— Когда ты в следующий раз увидишь эти края, над пограничными постами будут зелёные, а не красные вымпелы. Знай тогда, что посланцы из Серых Камней – наши желанные гости. И ты лично, Шах Тигран, всегда можешь рассчитывать лично на меня.

— Верю, как слову королевы.

— Это и есть слово королевы.

На другой день мы вышли в поход к землям Севера.

 

 

ГЛАВА  10

ЛЮБОВЬ.  РАЗЛУКА.  ДОЛГ.

 

Королева меня ждала. Очень ждала. В первую же после похода нашу встречу, Шахри-Зейнаб сказала об этом, и не отпрянула в сторону, когда я коснулся губами её шеи. Но не больше.

— Я уже знаю о твоём неудачном походе, — сказала она. – Наверняка теперь будет организован новый – военный.

— Мы уже говорили об этом с Тагером. Вольные кобылицы теперь не опасны. В Серых Камнях довольно сил, чтобы заставить Титана сдаться. Но не помешают ли этому дела внутри страны?

— Пока всё спокойно. Я бы сказала, слишком спокойно. Анчар умеет ждать. Ему нужно, чтобы основные, преданные Шейху Тагеру войска, покинули Город.

— О, Зейнаб! Неужели ты и сегодня будешь только королевой?

— Мой Золотой Тигр, разве я зря согласилась в юности покинуть стан вольных кобылиц и отдаться во власть повелителя Великой Равнины? Может быть, только этим отсрочена война.

— Ради непрочного союза с дамами-воительницами ты будешь хранить ему верность, когда он не достоин тебя. А я, Зейнаб, безо всякой надежды, был верен тебе со дня встречи. Ты любишь меня, признайся, милая Шахри-Зейнаб.

— Люблю? Нет, Шах Тигран. Это не любовь. Люблю я только свою идею – воссоединение конских племён во имя их процветания и безраздельного господства на просторах Великой Равнины, Голубых Гор и Северных Земель. Этому я посвятила короткую жизнь. К тому же… благодарю за признание, но я никогда не была верна тебе.

— Опять ты только королева. Вспомни, что родилась кобылицей. Или есть нечто, заставляющее отрекаться от всего земного?

— Что ты имеешь в виду?

— Хайфи уверял меня в ошибке, но… Однажды я был в плену мохнатой травки…

— Чёрного корня? Ах, понимаю. Тебя ввёл в заблуждение мой хрипловатый голос. А Кухайлан Хайфи был прав. Ему можно верить.

— Прости, Шахри-Зейнаб, я и вправду подумал было… Но почему ты так непонятна? Откуда эти беспричинные мысли о смерти?

— Достаточно того, что Золотой Тигр больше не считает свою госпожу пленницей Гневного Колдуна. Сегодня, Тигран, мы должны расстаться.

— А завтра, моя звезда?

— Никто не может этого знать сегодня.

— Значит ли это, что…

— Только то, что я сказала.

 

Этот день королева провела в тяжёлых думах. И были эти думы не только о делах короны. Шахри-Зейнаб хотела почувствовать себя вольной кобылицей, на время возвращаясь к жизни, от которой когда-то отказалась для великих дел и славы.

Она лежала на мягком ковре, скрытая пологами шатра ото всех, кроме своего повелителя.

— Что происходит, Зейнаб? – спросил он. – Ответь мне, что встало между нами. Или… кто?

— Твои жёны, Тагер.

— Ах, ты о свободной любви? Шах Тигран говорил о требованиях вольных кобылиц. Отчасти справедливых, с его точки зрения.

— Не забывай, что я – одна из них.

— Была. Не могу же я разогнать всех своих жён ради тебя одной!

— Можешь оставить всех, но при одном условии: все они должны быть на это согласны.

— Они и не против. Или не так?

— Каждая тебя ревнует.

— Они дружны все, кроме тебя. Они гордятся честью, быть жёнами своего повелителя, даже не называясь королевами. И ещё помни, что ты любимая. Я весь принадлежу тебе.

— Твоя душа, я знаю. Твоя душа сливается с моею, разум мой признаёт и уважает твои мысли и чувства. но тело твоё, Тагер, принадлежит безумию сладострастия. ты делишь нежность, страсть и ласки на всех. Тагер, ты должен принадлежать только мне, ведь я – твоя настоящая подруга.

— Это так, любимая. Ты мне очень нужна. Только Шахри-Зейнаб носит имя королевы, а не наложницы правителя. Только ты станешь матерью моего наследника – подаришь своему народу новую звезду, после меня осветящую эту землю.

— Да, да, всё так, Тагер. Но если так, то и я имею право заводить любовников?

— Что ты говоришь! Жена повелителя не может порочить себя подобным!

— Только потому, что ты – жеребец, а я – кобылица?

— И поэтому тоже! Пойми, дорогая Зейнаб, по-настоящему люблю я только тебя. А другие жёны нужны лишь затем, чтобы кровь не прокисла от слабости жеребца.

— Вот как! От меня у тебя киснет кровь?

— Совсем не так…

— Ты всё сказал, Тагер. Я тоже.

— Шахри-Зейнаб!

— Уйди вон! Уйди или больше никогда ко мне не приблизишься!

Тагер попытался найти примирение, приласкать жену и убедить её в своём особом праве, но кобылица вскочила и, резко развернувшись, отпечатала полукруг своим белым копытцем на груди короля. Такого ещё не было. Тагер попятился к выходу. В его ушах звенел срывающийся на визг крик взбешённой королевы: «Уйди вон!»

 

Может повелитель и правильно поступил, предоставив времени успокоить жену. Во всяком случае, если бы он продолжал настаивать на её покорности, всё кончилось бы гораздо хуже. А так Шахри-Зейнаб всего лишь решила развеяться, прогулявшись по берегу реки Змеи, где на подножиях пологих склонов открывал нежные бутоны жасмин и осыпались цветы диких яблонь.

Сомневаюсь, чтобы она не догадывалась, кто идёт по её следам. По крайней мере, ничуть не удивилась, когда я появился перед ней и, лёгким ударом по стволу яблони, осыпал нас опадающими лепестками. Тяжёлые думы покинули королеву. Её чудесные глаза радовались белому дождю и сияли, отражая свет яркой луны ещё более загадочным светом. Между нами больше не было пустых речей. были только загоревшиеся в моём сердце слова любви:

 

Цветущая, жаркая летняя ночь!

Скажи мне, как можно себя превозмочь?

И как, опьянённый горячим дыханьем,

Уйду от тебя я немедленно прочь?

 

Душа её давно ответила на вопросы моей души. Теперь мечте суждено было сбыться: Шахри-Зейнаб любит меня! белая от яблоневых лепестков земля и пьянящий мёд новых цветов…

Когда мы расстались, я впервые осознал, что уже не молод.

 

Наши встречи стали чудесным безумием. Это не было повторением первой любви, это было совсем другое, но не менее прекрасное. Знал ли об этом Тагер? Он никогда не давал этого понять, но догадывался обо всём, и его любовь к жене заставляла страдать властителя чужих судеб. Старый учитель Хайфи не раз намекал на это, но я не желал его слушать, ведь это означало бы разлуку.

Через какой-нибудь месяц по возвращении из похода, я был назначен командующим армии, выступавшей против наших северных братьев. Я понял, что говорил Кухайлан Хайфи о ревности короля. Тагер вёл правильные действия: нужно было помочь внутреннему расколу в Северных Поселениях свалить Титана. Присоединение этих земель решилось бы само собой. Но назревающий раскол в собственной стране, хоть и не проявлялся, но жил и не собирался сдавать позиций. Анчар умел ждать. Разговор на эту тему с Шейхом Тагером привёл лишь к лаконичному ответу короля: «Ты идёшь воевать, а я остаюсь со своим народом». Мне очень хотелось съязвить: «Ты остаёшься с Шахри-Зейнаб!» Но для спора с ним в этот момент у меня не было других слов/, а произнести эти я не смог.

 

Королева вышла проводить войска не в обычном своём убранстве. Ни единая накидка не скрывала великолепной стати кобылицы. Её сильное стройное тело опоясывал золочёный гурт, а надо лбом, по традиции дам-воительниц, сверкал золотой же, без перьев и бахромы, эгрет в форме острия. Усиленные этим зрелищем (вот какой мне хотелось бы её запомнить!), моя печаль и восхищение не могли скрыться от чужих взоров. Впрочем, как оказалось впоследствии, многие уже тогда знали о нашей с королевой любви, и сочувствовали разлуке тех, кого признавали кумирами. Всё-таки правду говорят те, кто считает эту даму самой любимой королевой нашего народа.

 

Войско вышло в поход против Титана. Тоска моя по прекрасной Шахри-Зейнаб боролась с тревогой о покинутой родине. Правда, в городе оставался мой надёжный помощник и друг Шахин-Сокол, но он был слишком молод и неопытен в интригах вокруг короны. Оставался  там и добрый мой учитель Кухайлан Хайфи, но он уже разменял очень много лет и справедливо считался долгожителем. Право, я даже не чаял застать его в живых по возвращении. Был, правда, при Тагере ещё один верный слуга – Сафир. Но в последнее время его отношения с приближённым к венцу Булатом перестали считать пустячной бранью старичков. А те, зная верность Булата «законному наследнику Тамира», можно было тревожиться, не решится ли он на какой-нибудь коварный поступок. Не зря ведь и Мелик старался не портить с ним отношений.

Такие думы не давали мне покоя. И только сила духа, надёжно принадлежащая своему хозяину, не позволяла мне расслабиться, а то и сломаться. Дела шли плохо. Насколько было бы всё проще, если бы не предательство Мелика! Напрасно я, до последнего времени, надеялся, что наша прежняя дружба заставит его сменить зависть на разумные поступки. Мелик не скрывал своей позиции, хотя лично относился к Анчару с заметной неприязнью. Возможно, это также была зависть к высокородному. Но даже если время для войны пришло, королю следовало отправить во главе похода его, а не меня. Мелику было бы это полезно.

К середине зимы моим воинам удалось оцепить главные силы Титана, и в его ставке начался голод. Вести из Серых Камней были по-прежнему неопределённо-утешительны, но тем и тревожны. Одну из таких вестей принёс Шахин. Он примчался в лютую стужу, когда наш лагерь засыпало снегом. В Серых Камнях снег выпадает редко, но тут, к западу от Голубых Гор, зима выдалась на редкость суровой. Надо же было приверженцам Титана занять когда-то столь негостеприимные земли! Каждая весть из дома грела сердца лучше тепла костра. Огонь внутри нас, как говаривал Хайфи.

— Что вижу я! Прилетел мой белогривый сокол и принёс вести, которых я жду.

— Только немного согреться… — Шахин-Сокол почти свалился возле огня, разложенного посреди походной палатки с открытым куполом.

Мы с моими сотниками ждали его рассказа и особенно о том, приходит ли уже весна в Серые Камни.

— Куда ей деться? Нас не обойдёт. Снег сошёл, — рассказывал Шахин. А мои бойцы сердились: «А тут холода. Мы едим снег, вместо того, чтобы пить чистую воду».

— Титан доедает уже и снег, — заметил серый Гранат. – Скоро мы вернёмся с победой.

Все с надеждой подхватили его слова и заговорили о возвращении.

Как только мы с Шахином остались одни, он грустно покачал головой.

— Принесёт ли эта победа радость, Шах Тигран? Успеет ли? Я передаю тебе пожелание Кухайлана Хайфи, чтобы ты о нём не беспокоился, а скорее приносил победу и приводил войско. Мы и так представляем в Городе здешние дела хуже, чем они есть, чтобы не торопить Анчара. Тебе уже говорили о Хайфи?

— Что с ним?

— Недавно он подрался с Ханом Меликом.

— О, Небо! Поясни, что произошло. Оба ли живы?

— Я не видел всех подробностей, но факт: встретив Мелика, Кухайлан Хайфи затеял с ним долгий разговор, верно, убеждая в неправильности дороги, которую избрал его бывший ученик.

— Мелик уже не считает Хайфи учителем.

— Он так и ответил. И грубо добавил, чтобы старика не лез в государственные дела, в которых соображает не больше рабочей клячи. Хайфи отвечал, что кое в чём он соображает получше любого из питомцев Великой Равнины, включая непутёвого ученика. И тут Хан Мелик оттолкнул его, чтобы пройти мимо. Старик не стерпел такой дерзости, и наглец полетел кувырком. Конечно, он тут же вскочил на ноги и кинулся в атаку.

— Подумать только!

— Да, чудом драка не закончилась убийством.

— А чем она закончилась?

— Кухайлан Хайфи перебил Мелику носовую кость, и того утащили едва живого. Теперь он скрывается где-то в загородном поселении. Байхэ уверяет, что нос у него теперь стал не прямее его души.

— Плевать на Мелика с его кривым носом. И твоя Байхэ меня не интересует.

— Разве? – насмешливо скривился этот молодец.

— Что было, то прошло, Шахин. Что с Хайфи?

— Я же говорю: просил не беспокоиться. Он действительно кое в чём соображает получше любого из нас – в поединках. Старость тут ему не помеха. Байла ходила проведать его, в первое время старик неважно себя чувствовал. Она ему немного помогала, а теперь он в порядке.

— Байла? Ещё одна твоя вертушка?

— Младшая сестра Байхэ. Очень миленькая.

— У этой кобылы ещё и семья.

— У неё две младших сестры. Тоже хорошенькие. Обе, как и Байхэ, ярко-гнедой масти и в белых крапинах – прямо как лепестки белых цветов, осыпавших их шерсть.

Я вздрогнул, вспомнив о прошедшем лете и о лепестках яблонь…

— Байхэ, Байла и Байша, — увлёкшись, продолжал Шахин, не обращая на меня внимания. – Я меж них будто в цветнике! И не могу решить, на какой из них жениться. Может, сразу на всех?

— Что ещё?

— Кажется… всё… Шахри-Зейнаб?

— Да.

По-моему… по-моему всё в порядке.

— Что-то произошло?

— Ничего особенного. Надеюсь, ты не рассчитывал на любовное послание?

Я недолго молчал, думая: он что-то скрывает или мне кажется? Потом решил не обрывать разговор и сделал вид, что собираюсь пошутить.

— Почему нет?

— А? Скажи, Шах Тигран, между вами… что-то было?

Конечно, я мог и не отвечать, но есть ли смысл скрывать от друга?

— Кое-что. Это называется «любовь».

— Я знаю.

— Сомневаюсь. Тебе этого не понять, в твоём роскошном «цветнике». А почему ты спросил, Шахин?

Он замял ответ. Я вскоре позабыл, сочтя его вопросы обычным любопытством. На другое утро он умчался обратно. На прощание я просил его больше не приходить ко мне лично и постараться стать ближе к лагерю Анчара. Даже сообщить ему какие-то никчемные сведения о делах в Северных Поселениях и растянуть время моего возможного возвращения. В случае серьёзной опасности венцу мне нужен был надёжный шпион.

Шахина мне уже заменил другой помощник. Такой же молодой и резвый, каким он был, но сдержаннее и рассудительнее Шахина-Сокола. Он пришёл ко мне в один из вьюжных дней и принёс не только мокрую корку снега, которая, рассыпавшись в тепле шатра, открыла под фальшивой белизной великолепно-чёрную шерсть. Он принёс весть о скорой победе и восстановлении могучего государства Великой Равнины.

 

* * *

 

Амурат насторожился и повернул голову к Шаху Тиграну.

— Как его звали?

— Карахан.

— Значит, я правильно угадал.

— Да. Это был мой добрый друг и твой, Амурат, отец – Карахан, по прозвищу Чёрный Бархат. Не то чтобы за ним не водилось других достоинств, кроме красоты, но тогда он был ещё очень молод, не старше Шахина, и получил такую кличку из-за благородного блеска своей чёрной, без единого пятнышка, великолепной масти.

— Расскажи и о нём, Шах Тигран. Хотя бы только то, что относится к твоей судьбе.

— Дорога ещё длинна. Я продолжу рассказ, где в своё время, будет место и Карахану.

 

* * *

 

Перебежчик от Титана дал ценные сведения и подготовил нас к действиям. В осаждённом нами лагере сопротивлялись только самые фанатично преданные былому расколу старики. Мы не хотели крови и вынуждали их сдаться. Новым вождём Северной Земли, представителем её в Совете Правителей был избран Гриф – жеребец примерно моего возраста, светло-рыжий с белой полоской на лбу. Встретиться с ним лично мне в те дни не удалось, но через гонцов мы заключили соглашение о будущем союзе. К концу весны Титан пал. После поражения он прожил не больше десяти дней. Сердце мятежного правителя не выдержало старости и гибели дела всей его жизни. Я не посылал гонцов в Серые Камни зная, что нелёгкую победу ещё нужно закрепить. И ещё: если кто-то в городе рассчитывал на длительное отсутствие войска, то весть о скором его возвращении могла заставить тайного врага поторопиться.

Весна бушевала уже и в Северных Поселениях. Прежде мне доводилось слышать, что тёплое время приходит тем позже, чем дальше от нас на север лежат страны. Теперь предстояло убедиться самому. Здесь яблони только набирали бутоны и проклёвывалась первая зелень, а в Долине Серых Камней, наверное, уже начали петь соловьи. Почти год прошёл вдали от родной земли. Скоро год как я не видел Шахри-Зейнаб.

Мой помощник Карахан, в отличие от Шахина, был строг в поведении и не искал приюта у местных вдовушек. Несмотря на тепло, он разжигал по вечерам костёр из сушняка и подолгу мог смотреть на пламя. Когда нам выпало остаться вдвоём, я спросил:

— Что у тебя на душе, мой юный друг? Не коварная ли красотка не даёт покоя ретивому?

— Он посмотрел на меня сияющими глазами. Сначала отстраняя собственные мысли, а потом догадываясь, зачем бы я отрывал его от столь занимательного дела – смотреть в огонь.

— Нет, Шах Тигран. Я мечтаю.

— Сочиняешь стихи?

— И это тоже. И ещё в меня льётся сила огня. Тебе это знакомо?

— Конечно. Когда-то мудрый Кухайлан Хайфи учил меня пить энергию красоты: звёзд, неба, прекрасных пейзажей… Ты не хочешь стать поединщиком, Карахан?

Он не ответил. Замечтался, глядя на огонь. Потом вспомнил, что нудный начальник ещё здесь.

— Ты спрашивал о любви, Шах Тигран? Тебе, наверное, лучше знать об этом.

— Наверное. Я знаю, что любовь бывает разная. Но если она настоящая, то это очень сильное и прекрасное чувство. Но ты, Чёрный Бархат, столь славный и видный собой, неужели не слышал признаний? В твоих глазах я читаю неземную любовь.

— Да, и поэтому я не отвлекаюсь на других.

Неужели я нашёл собеседника, который хорошо поймёт меня? Вопросы продолжались.

— Так ты хранишь верность некой прекрасной даме? Я знаю её?

— Нет, Шах Тигран. Если бы ты хоть раз её увидел, то знал бы, кто она. Дело в том, что я и сам пока с нею незнаком.

— Позволь, но…

— Ни слова, Шах Тигран. Тебе дозволено многое. Тебя любят другие кобылицы. У тебя может быть разная любовь. У меня она может быть лишь одна. Пусть любимая знает, что я хранил ей верность, даже не зная её.

— А если такой нет на свете? Если она ещё не родилась? Ты потеряешь годы, Карахан.

— Стоит ли за ними гнаться? Если моя единственная ещё не вступила в этот мир, я дождусь её. Если нам не суждено встретиться – смогу утешиться тем, что не растратил жизнь свою и чувства на лишние слова и пустые страсти. Не прими за обиду, Шах Тигран, ведь у тебя совсем другая судьба.

— Мне трудно представить себя на твоём месте, Карахан. Но я могу это понять. Наверное, я и теперь бы не знал любви, если бы одна из неповторимых кобылиц, а среди них, поверь мне, все неповторимы, единственны в своём роде, если бы она не свела меня с ума. Я был чуть постарше тебя.

— Думаешь, и мне неизбежна та же участь?

— Не знаю. Не все так романтичны и рассудительны одновременно, как ты. Почти все начинают как я. Позволяя себя свести с ума. Беда в том, что многие позволяют это сделать недостойным. И нежность становится грязным, неприятным воспоминанием, а то и стирается из памяти совсем. У меня, к счастью, было не так. Я по-настоящему любил Гюзель.

Как-то странно прозвучало её давно не произносимое имя.

— А теперь Шахри-Зейнаб?

Я вскинул голову и фыркнул:

— Кто сказал?

— Не помню. Все знают. Дела зашли слишком далеко. Ведь так?

— Что же, я действительно любил Гюзель-аль-Будур и действительно люблю Шахри-Зейнаб. Скажи, ты и вправду веришь, что сможешь…

— Не просто верю – знаю. Любовь со мной. Когда-нибудь, надеюсь, это будет наяву. Ты счёл меня совсем чокнутым?

— Я хотел сказать, что ты выше праздных развлечений и строг к себе и другим.

— По-моему, да.

— Ещё раз спрашиваю тебя, Карахан – Чёрный Бархат, не хочешь ли изучить искусство сражения?

— Зачем? Я не хочу убивать.

Это было ново. Я уже не раз слышал просьбы воинов и навязчивых жеребят обучить их тайнам этой науки, и отвечал отказом: не занимался этим. Бывали случаи, когда веселящиеся где-нибудь на танцах или гоняющие в поле тяжёлый плетёный мяч, жеребята, забыв обо всём на свете, всё бросали и окружали меня, пока самый смелый не начинал приставать с расспросами и просьбами о приёме в ученики. А я отвечал молчанием и проходил мимо. Теперь же я сам предлагал свои знания и искусство молодому жеребцу, подходящему по всем качествам. Он был отлично сложён, пластичен, быстр, достаточно силён, отважен не до безрассудства. Он умел отлично владеть собой и укрощать собственную волю. И он мне отказывал!

— Убивать придётся и без того, — отвечал я. – Искусство боя – это не только для драки, но и для самосовершенствования. Подумай: сам Золотой Тигр предлагает тебе помощь, потому что ты того достоин.

— Хорошо, Золотой Тигр, я подумаю.

И снова уставился на огонь. «Как пламя, — сказал он сам себе. – Как пламя: ослепительно прекрасно, необъяснимо и всепоглощающе».

 

В один из тревожных дней донесли о приближении гонца. Я издали узнал по рыже-пегой масти Гая – одного из доверенных стражников Тагера. Он подскакал, роняя пену, и задыхаясь, произнёс: «Снимай войска, Шах Тигран. Торопись в Город. Вчера подставам доложили, что советник Сафир скончался от разрыва сердца. Боюсь, что ставке Анчара стало известно о твоих успехах и скором возвращении». Я не усомнился в реальной опасности Тагеру. Старик Сафир никогда не страдал от слабости сердца. Он мог пронестись галопом вокруг Королевской Рощи, вместе с шатрами и постройками, и после его ровное дыхание не загасило бы горящей лучины. Жаль, очень жаль верного старого друга. Но раз случается такое – медлить нельзя. Я срочно приказал Гранату принять команду и вести армию домой. Карахану я велел сообщить Грифу и его ставке о нашем отходе и спешить в Город, чтобы получить от меня дальнейшие указания. Сам я полетел впереди войска и, почти без отдыха, три дня мерил копытами землю Великой Равнины. Ни один шпион Анчара, если он был в моём лагере, не мог бы меня обогнать. Утром четвёртого дня я вступил в Город, и лично сообщил Тагеру, что требую себе замены и подмоги. Когда мы остались одни, я раскрыл тайну.

— Да, — сказал король. – Возможно, у Анчара всё готово к битве. Но он не решится её начать.

— Ты плохо его знаешь.

— Но войско скоро будет здесь и оно не пойдёт на сторону мятежников. Не считай его шпионов дураками. Они уже сказали или скоро скажут первому принцу, зачем ты явился на самом деле.

— И поэтому он будет спешить. Я могу не успеть, бойцам понадобится не меньше двух дней на дорогу.

— Думаешь, всё может решиться так быстро?

— Может быть, я и успел вовремя. Анчар всё-таки не мог предполагать, что войско подойдёт к Городу раньше, чем он ожидал. Но, если может… Именно в эту ночь должен пасть во прах венец правителя. Или же ты удержишь власть.

— Удержу, Шах Тигран. У меня много верных воинов.

— У Анчара намного больше сторонников, чем ты думаешь.

— Но… твоё появление его остановит?

— Возможно. Если я не буду убит сегодня же.

В глазах короля был не страх – сомнение. Он был самоуверен.

 

Встреча с Шахри-Зейнаб должна была произойти немедленно или я бы умер от тоски по ней. Ещё издали я заметил в сумеречной роще тёмный силуэт. Что-то неясное в её облике меня смутило, и только когда она приблизилась, стало нельзя не обратить внимания на выпирающие бока и живот. Она похудела, но взгляд остался прежним.

— Шахри-Зейнаб, ты…

— Это будет новый король Великой Равнины, — ответила она спокойно и гордо. — Он родится в ближайшие дни и когда-нибудь примет тяжкое бремя власти, чтобы воссоздать и сделать лучше древнюю и прекрасную страну коней. И ещё, Шах Тигран, что бы ни говорили сплетники, это не твой жеребёнок. Это законный сын Шейха Тагера.

— Рад за тебя, королева…

Я ждал чего угодно, только не этого, и был растерян.

— Это последнее, что я могу сделать для моего народа, как его госпожа.

— О чём ты, Зейнаб?

— Когда-то, Шах Тигран, ты едва не принял меня за пленницу чёрного корня. Так знай же: смерть во мне несколько лет и конец близок. Выбор сделан.

— Любимая! – я отказывался верить ушам, но глаза и сердце не лгали: она говорила правду.

— Когда я согласилась выйти за Тагера, мне дали яд. Когда я стала его женой и он объявил меня королевой, покушение повторилось.

— Кто, Зейнаб?

— Зачем тебе знать? Теперь это не важно. Довольно одной раскрытой тайны. Муж знает, что я сейчас говорю с тобой. Я с ним всегда была честна.

— Но я люблю тебя, Шахри-Зейнаб. Несмотря ни на что, я буду верен тебе до конца…

— …Моих дней, Тигран. В твоём возрасте глупо связывать себя такими клятвами. Тем более, наша любовь – моя месть Тагеру.

— И только? Я не верю. Скажи, что это не так.

— Хорошо. Ты был в моей жизни самым лучшим другом, кто меня всегда понимал и ценил. Мы так недолго были вместе… да что там – я и жила недолго. Ты будешь помнить меня, Тигран? Свою умную королеву, которая когда-то была и красавицей?

Шахри-Зейнаб открыла мне глаза: и вправду, она была мне не столько любовницей, сколько отрадой родства душ. Она всегда понимала меня, говорила мне умные вещи и стала мне другом. Даже теперь она говорила столь просто и гордо одновременно, что мне не хватало духу ни утешать её, ни заплакать от безысходности. Я просто принимал судьбу, как это делала моя королева. Но она подшутила над судьбою, как могла, а у меня хватило сил только на то, чтобы не сойти с ума не сходя с места. Любимая-друг. Такое бывает нечасто и редко ценится нами.

В тяжёлых думах, я расстался с нею и ушёл искать Кухайлана Хайфи, который теперь не жил в Городе.

 

К главе 11