ГЛАВА 19
РОЗОВЫЙ ТУМАН
Затмение сменялось неясными просветлениями сознания. Почти ничего не запоминалось. Я знал только, что лежу в хижине колдуньи Айги. Это была старая чалая кобыла с грязно-белой, нечёсаной гривой. Кроме этой ведьмы, за мною ухаживала её тоже немолодая невестка, вдова Ахра – саврасая кляча, никогда не бывавшая красавицей. Кроме того, что обе жутко мне надоедали, их искусство всё-таки помогало. Очень медленно, травы, повязки и припарки оказывали своё действие. Я почти не вставал с толстых, покрытых ковром и полотном циновок. Раньше подобная постель никогда не ублажала моего отдыха, но сейчас и она казалась моим переломанным рёбрам и распухшим суставам жёстче галечного берега. Что и говорить, рогатые мучители потрудились надо мной посерьёзнее тех ещё, анчаровых палачей. Часы ясного разума приносили только новые страдания, выдерживать которые уже не было никаких сил. Наверняка, тяжкие вздохи и стоны не раз выводили из терпения старуху Айги, а её разжалобившуюся невестку заставляли мне подвывать, от чего делалось и вовсе тошно. Моя, прежде славная воля, согнулась как прут. Я стал капризен и зол.
Друзья, правда, навещали нередко, но я не желал их видеть. Боюсь, иногда даже бывал с ними груб. Однажды явился Шафран, только что вернувшийся в Город из Голубых Гор, и потому не принимавший участия в битвах той Ночи Быков. Назавтра он должен был, как полномочный наместник Восточных Кочевий, отправить сборный из кочевников отряд в поход на Тур. Всё-таки он улучил минутку, чтобы проведать своего учителя, даже собираясь на войну, которую Шейх Юлдуз, как и обещал, развязал с момента заката Солнца в неудачный для меня день. Когда Шафран вошёл и заговорил, я даже не соизволил открыть глаза. Рядом послышалось чьё-то осторожное движение, но меня ничто не интересовало.
— Идите ко всем чертям, — заявил я.
— Ты слишком занят собой, учитель. Самосовершенствуешься?
— Да, да. Теперь мне не хватает только твоих наставлений и насмешек. Если хочешь знать, Бай-Шафран, война, которую ведут кони, обязана моей глупости. Я сам, учивший вас беречь в бою рассудок, Золотой Тигр, как молокосос, разгорячённый, бросился в погоню и ввязался в неравный бой. Мне следовало сдохнуть там.
— Никто так не считает, Шах Тигран.
— Особенно Юлдуз. Если бы я не был обязан жизнью королю, то и его послал бы подальше за эту войну, совершенно ненужную коням.
И тут послышался другой голос:
— Эта война, наконец, избавит коней от назойливости соседей.
Конечно, Принцесс Роз! Значит, и она вернулась вместе с Шафраном. Я приоткрыл один глаз и удостоверился в догадке. И неузнанный сначала звук движения, и запах, похожий на тонкий запах первоцветов. Она сказала:
— Не сердись ни на кого, Тигран, и не гони друзей.
— Просто я хочу быть один.
И снова закрыл глаза.
— Вполне понимаю. Ты не хочешь, чтобы знавшие тебя Золотым Тигром, видели теперь ослабевшего и не владеющего духом и телом. Но ведь ты всё сумеешь исправить.
— К счастью, Роз, тебе этого не понять. Если уж судьба уготовила мне коварную ловушку, плен и гибель, так и должно было произойти. Мне суждена была ужасная смерть, но дух мой тогда всецело принадлежал своему хозяину, и был готов его покинуть лишь с последним ударом сердца. Быки могли убедиться, что к ним попал герой, умеющий отвечать за свои слова и дела. Но достойный легенды и страшный конец был отменён, и на смену ему прибыл дорогой выкуп за не стоящего того неудачника. Шафран и Роз, поймите оба, тогда я был готов умереть. Теперь же я не готов жить.
— Учитель, — возразил Шафран, — Подумай, что ты сказал бы нам, своим младшим друзьям, окажись мы в такой жестокой переделке…
Тут его слова подхватила жена:
— Не ты один, Шах Тигран, между прочим, сожалеешь сейчас о том, что не в силах, при всей готовности, распоряжаться собой. Вот я бы так и ринулась в бой, но сдерживают не государственные дела. Когда-то Принцесс Роз не знали такой, но жизнь порой велит…
Я начал соображать, что бы значили её слова, и припомнил, что кобылица пришла сюда закутанной в длинный плащ, скрывавший её от шеи до самых копыт. Она никогда не носила подобных одеяний: венец и гурт – скорее для красоты, иногда лёгкая накидка. дамы-воительницы не любят скрывать достоинств своих прекрасных тел.
— Принцесс Роз, — я приподнялся и наконец-то посмотрел на неё. – У тебя будет жеребёнок?
— Да, разве не заметно? А я-то думала, что страшно подурнею, — засмеялась она. – И только муж меня в этом разубеждает.
— Она всегда великолепна, — подтвердил Шафран.
— Настроение моё переменилось к лучшему.
— Я так рад за вас обоих, друзья. И это первая радостная весть за последнее невесёлое время.
Честно говоря, когда я несколько лет назад увидел Шахри-Зейнаб в таком же положении, у меня возникло подобное чувство. Всё-таки я слегка был влюблён в Роз. Но тогда чувство было горьким. Ведь всё означало неизбежность судьбы. Теперь я действительно был искренне рад счастью не доставшейся мне красавицы. И потом понял или убедил себя в том, что полюбил её совсем по-другому, наверное, так любят младших сестёр – милых, забавных малышек. С той разницей, что Принцесс Роз бывала далеко не беспомощна, а по сообразительности могла кого угодно заставить почувствовать себя рядом с нею не слишком мудрым, а кое-кого выставить и вовсе недоумком. По возрасту она была моложе многих, но вели себя с ней как со старшей и слегка побаивались. Она и сейчас привнесла некую уверенность в том, что всё в мире, и в этой конкретной хижине, делается правильно.
Меня будто оживил визит Шафрана и Роз. Мы долго проговорили, а прощаясь друг добавил:
— Надеюсь, ты теперь не будешь гнать от себя тех, кто тебе желает скорой победы над бессилием?
— Над собой, — поправил я, понимая, что обижал друзей своим поведением. Только Шахина-Сокола и Карахана сейчас не было в Городе и не было возможности исправить свою ошибку. И главное, стало внезапно страшно: увидимся ли мы ещё? Ведь там война. А я, мало того, что ответил на внимание несравненно хуже, чем требовали приличия, но и не мог быть рядом с бывшими учениками, чтобы помочь им, чтобы защитить. Вот чего мне хотелось. Шафран ещё сказал:
— Знаешь, учитель, я всё-таки уговорю Белого Барса зайти к тебе. Завтра он должен прибыть в Город и я хочу с ним встретиться.
— Султан? Хорошо. Если хочет – пусть навестит.
Странно, мне кажется, что он сюда ещё не приходил. Заглядывала как-то его жена Муники, что-то мне приносила, а он сам не появлялся. Может, я просто забыл? И ещё что-то забыл, и никак не мог вспомнить, что именно.
Только засыпая в этот вечер, вдруг ощутил обычное состояние последних вечеров. Сквозь дремоту и усталость просвечивало нечто необъяснимо-ласковое. Оно обволакивало, проникало и сливалось с чувствами, прогоняя тревогу и боль, навевая смутные, но желанные грёзы. Запах клевера. Мне почудилось присутствие ненавязчивой нежности, воплощённой в чьём-то образе и оберегающей моё существование в этом мире. Может быть, оно отдалённо напоминало колдовство дыма чёрного корня, но доброе, это чувство представилось мне розовым туманом.
И вот, когда я для себя определил, что необычное тревожило мою память, надо было узнать, почему. Почему оно явилось и чем или кем это было вначале, когда измученный рассудок в истерзанном теле не смог этого воспринять.
Я позвал старуху. Она ничуть не была удивлена требованием, готовясь к новым жалобам, капризам и упрёкам, она заставила себя ждать. Наконец, её лохматая голова показалась из-за перегородки.
— Ну?
— Айги, кто был здесь в первые дни, когда я почти не приходил в сознание?
— Приходили некоторые. Да мы впускали только короля. Ну, и ещё потом твоих дружков – солового и вороного.
— Нет, колдунья, я имел в виду не тех, кто должен был зайти. Кто ещё?
— Думать тебе надо меньше.
Айги притащила свои травы в корзине. Сейчас она напомнила мне ту старуху у подножия Холма Грёз, предлагавшую отведать чёрного корня. У той, пожалуй, физиономия была даже приятнее.
— Айги, кобылицы какие-нибудь были?
— мы с Ахрой не пускали. А вообще приходили, как же? Неужели к тебе-то кобылицы рваться не будут?
— Теперь? Сомневаюсь.
— Всё ещё будет как надо, — успокоила она. – Судьба не позволила рогатым сделать тебя мерином, так что можешь ещё и о кобылицах помечтать. Но пока только помечтать.
— Опять ты заговариваешь меня, колдунья! Я имел в виду тех дам, или ту даму, что заходила сюда и видела меня.
— Только я да Ахра.
Как она смеет! Тоже мне – дама! Кобылицей она, может быть, и была, но явно до моего рождения. А уж дамой-то её никто никогда не звал.
— Что ты что Ахра – две старые клячи, да к тому же ведьмы.
— Сам ты на кого похож! – обозлилась Айги. – Не первой свежести, а туда же! Стоило быкам поработать над тобой чуть побыстрее!
Она правильно рассердилась, ведь если бы не считалась лучшей знахаркой, никогда не удостоилась бы чести лечить Золотого Тигра. Наверное, раньше она была обо мне лучшего мнения, а сейчас и вовсе не пожелала продолжать разговор. Пришла Ахра и стала ей помогать. «Не ругай его, Айги», — сказала она старой ворчунье. Та вскоре предоставила ей заботу обо мне, а сама ушла.
У Ахры не хватало смелости выправлять сломанные кости, стягивать или разматывать ленты, удерживающие их и привязанные деревянные щитки в правильном положении. Но насчёт лечения травами она была мастерицей. Да ещё и пожалеть умела не хуже родной матери, хотя, как потом выяснилось, была совсем ненамного старше меня.
Думаю, она тогда просто по-своему в меня влюбилась. Я и в то время это подозревал, но догадывался, что такая любовь бескорыстна. Так же явно, как и безответна. Поэтому я не раздумывая спросил простодушную Ахру, не знает ли она некую кобылицу, что была допущена ко мне в самые тяжёлые дни.
— Да, но ты не должен бы об этом знать.
— И всё-таки?
— Ты не можешь помнить.
— Хорошо, не называй её имени. Только опиши внешность. какой она масти?
— Красивой.
— Ахра!
— Если я скажу, то… ты догадаешься.
— Я уже начинаю строить догадки. Если не хочешь, чтобы кроме моего тела страдал и разум, силящийся безуспешно вспомнить, то скажи, избавь несчастного от этой муки.
Такая жалобная просьба не могла оставить равнодушной Ахру.
— Об этом никто ничего не должен знать.
— Моё честное слово ещё чего-нибудь стоит?
— Да. Я верю, что ты не проговоришься во вред и нам с Айги, и себе, и ей.
— Эта дама приходила тайно!
— Неудивительно. Ведь хотя она и не имела дурных намерений, а всё же… при её положении в стране, богатстве и достоинстве нельзя так рисковать.
— Здесь была одна из…
— Главная жена Шейха Юлдуза. Королева Бахор.
Бахор – нежное цветущее облако. Лепестки сливы и сладость клевера… Её появление здесь, дыхание, прикосновение, едва различимый шёпот – всё воплотилось в розовый туман – грёзы моего неясного сознания и забытья.
— Ахра, королева просто так зашла сюда? Что она делала?
— Что-то отвечала на твой бред. Кажется, хотела успокоить. а ты говорил ей какие-то очень уж складные слова. Потом она тебя поцеловала…
— Меня? Бахор?
— В конце концов, Шах Тигран, ты задаёшь вопросы, а я отвечаю. Но больше пусть тебя ничего не волнует. Я всё равно не скажу больше ни слова.
Зачем мне теперь её слова! Здесь была сама королева. Прекрасная, как нежная заря… мысли мои снова, как когда-то, стали складываться ровно, превращаясь в поэзию. Я мог думать только о Бахор и ждал, когда же наконец смогу сказать ей о своём восхищении. Пока ничего не требуя взамен. да и мог ли я думать о любовной проделке с женой такого верного друга – Шейха Юлдуза? Мною завладело бескорыстное чувство к Бахор. Тем более бескорыстное, что я толком ни разу её не разглядел. Не помнил ни её прелестных форм, ни цвета глаз, не мог себе её представить иначе, как видение. Прекрасное и ускользающее. И благодаря этой светлой энергии я сказал себе: надо жить. И со дня, давшего мне ясный облик забытого, я стал бороться за себя. Старушки Айги и Ахра не узнавали меня. Я заново учился ходить, не прибегая к чужой помощи. Вспомнил все хитрости боевого искусства Хайфи, совершенствующие дух и здоровье. Призрак смерти и болезнь и прежде не могли меня напугать, только мешали быть самим собой. А сейчас я и вовсе убрал их с дороги.
Потом пришла добрая весть. Она явилась в моё обиталище в виде Муники.
— Султан сказал, что наши скоро вернутся с победой. Тур-Белоног признал поражение и согласился на все условия.
— Спасибо за хорошую новость, Муники. Но почему ты пришла одна? Если Султан сейчас в Городе, то почему я всё ещё его не вижу?
— Он так и не зашёл к тебе? Значит. всё ещё не осмелился…
— О чём ты? Султан ни в чём передо мною не повинен.
— Он так не думает.
— Но почему?
— Ты не знаешь? А я-то подумала, что ты его простил за это и потому так интересуешься им. Ах, мне трудно всё это объяснить. Ваши военные дела… Пусть лучше он сам.
— Для этого не мешало бы ему сюда заглянуть. Но об этом после. Погоди, Муники, ты уже уходишь? Мне нужно именно с тобой поговорить. Скажи, ты до сих пор в хороших отношениях с Бахор?
Такого прямого вопроса она не ожидала. То, что она ни с кем в гареме не перессорилась, мне было известно от Султана, восхищённого лёгким и доброжелательным характером своей красавицы. Похоже, отпустив одну жену, Юлдуз, определённым образом, нарушил заточение остальных.
— Как тебе сказать…
— Лучше правду. Ведь ты помогала своей подружке проникнуть сюда, когда я был чересчур слаб, чтобы удержать её визит в памяти. Да, но в моих чувствах это осталось.
— Об этом лучше никому не говорить, Шах Тигран.
— Вы уже начали игру. Ты, Бахор, эти две старые ведьмы. Они будут молчать, если получат от меня в подарок какую-нибудь дребедень. А ты не проболтаешься, поскольку знаешь норов своего бывшего супруга. И по той же причине не жалеешь, что ушла от него. Верно?
— Не жалею, хоть он и король.
— Зато ты очень сочувствуешь Бахор, у которой к Шейху Юлдузу, очевидно, подобные странные чувства, и которая давно перестала быть твоей соперницей.
— Тоже правда. Но это не значит, что я…
— Я сказал: ты уже начала игру. Могу повторить это и в третий раз. Так продолжим? Устрой мне встречу с Бахор.
— Только не это, Шах Тигран!
— Случайную, ненавязчивую встречу.
— И… чтобы она не знала? – Муники заинтересовалась задачей.
— Очень желательно. Айни и Ахра в твоём распоряжении, если надо. Я заплачу им.
— Это опасно. Такая встреча не нужна ни тебе, ни ей.
— Зачем же она приходила?
— Ну… из почтения к герою…
— А поцеловала его из любопытства? Моё спасение – розовый туман, заглушающий боль и разочарование. Светлая энергия красоты от одного её присутствия здесь. Энергия, дающая мне силы снова жить, когда мой путь должен был завершиться. Я скажу ей об этом. Нельзя, чтобы она не узнала, чем была для меня в эти трудные дни. И она захочет это узнать.
— Что же тебе ответить, Шах Тигран? Простишь моего мужа? Вот сразу. Ладно?
— Муники, я даже не знаю, за что его прощать. Уверен, это пустяки. А если ты тревожишься за королеву… Нет, ты дрожишь за себя. Глупышка и трусиха. Ты не смогла бы без меня отстоять и собственную любовь. Какое тебе дело до подруги!
— Я – трусиха? Ну, не надо лишних слов.
— Вот и предлагаю без лишних слов. Или ты так уж беспокоишься за честь Бахор? Считаешь её полной дурочкой, способной сразу же пуститься в разгул? Ответить на какие-то там притязания… которых, кстати, не будет. Я… ещё очень плохо себя чувствую. Если ты понимаешь, о чём я.
— Тогда, зачем… Зачем тебе всё это?
— И снова повторюсь: хочу, чтобы она знала… Впрочем, что с тобой толковать. Иди лучше к Султану и скажи, что он прощён, но пусть уж найдёт время заглянуть ко мне. Но не сюда. Сегодня я собираюсь перебраться в собственную развалюху. Если дойду.
Муники прищурила левый глаз. В этот миг её взгляд показался мне похожим на давно забытый лукавый взгляд той, доброй памяти вдовы Эльсиссы, которая спасла меня от угнетающей тоски по Гюзель-аль-Будур. Может, так было ещё и потому, что глаза у Муники были светло-карие, почти рыжие, и тоже с чертовскими искорками, которые, правда, появлялись по настроению. Сейчас настроение её переменилось на вполне подходящее. Кобылица была заинтригована возможностью поучаствовать в новой забавной истории, хотя и понимала опасность подобной затеи. Но самая опасная затея в её жизни уже удалась, чего же было опасаться? Тут или соглашаться, или сказать «нет». Как я и рассчитывал, она решила пригласить подругу на свидание.
— А ты уже неплохо выглядишь, — заметила она. И, как вообще-то не принято у дам её круга, игриво вильнула полными бёдрами, отбрасывая камышовую занавеску у выхода.
— Привет!
ГЛАВА 20
ОДИН ДЕНЬ
В ту ночь я не смог заснуть. Одни мечты сменялись другими, но все они сводились к ожиданию рассвета. До восхода солнца было ещё далеко, но пустое время томило невыносимо. И я вышел из хижины, чтобы прогуляться по берегу реки Змеи. Усталость от вчерашнего переселения в собственную, давно забытую хижину, давала о себе знать. То расстояние, которое прежде не заставило бы меня и задуматься, вчера я преодолевал больше часа. Жёсткая подстилка из прутьев тальника и камыша, после соломенных циновок и мохнатых ковров, совсем не дала бы покоя, если бы все мои мечты не уносили вдаль от реальности. Ночью я вдруг понял, что никакая сила на свете не запретит мне поклоняться новому кумиру – Бахор. И даже наша с Юлдузом дружба не могла оградить его от опасности, если бы королева ответила мне взаимностью.
Дошёл я до самой переправы. И тут, вдыхая светлеющий утренний воздух, почувствовал дрожь в ногах. Отнюдь не от вернувшейся слабости. На влажной земле отчётливо виднелись два идущих рядом следа. Один из них принадлежал Муники: она, чтобы исправить походку и форму копыт, испорченные долгим бездельем, подковалась на передние ноги особенными подковами с боковым шипом. Да ещё и летны, вплетённые в длинный хвост, вечно волочились за ней, оставляя на песке дорожки. Другим следом были ровные отпечатки аккуратных неподкованных копытец. Этот след мог принадлежать только королеве. Неужели и ей не спалось? Кобылицы прошли тут совсем недавно. Едва сдерживаясь, чтобы сейчас же не попытаться их настигнуть, я направился в сторону сада.
В роще уже царила осень. Можно подумать, что я был здесь в последний раз только вчера. А прошло уже так много времени. В этом году у меня не было ни настоящей весны, ни лета. Те деревья, что меняют листву, стали прозрачнее. Было хорошо видно светлеющее небо на востоке. Влажные листья под ногами приглушили звук шагов. Я прислушался. Заметила ли Муники, что я уже здесь? Куда обе кобылицы скрылись? И тут почти рядом послышалось:
— Муники, где ты?
— А может, мне её ненадолго заменить?
Я вышел на голос и встретился взглядом с Бахор. Она быстро отвела глаза, но жест был приглашающим. Мы побрели по саду. Королева, конечно, уже догадалась, что предложение подруги встретить рассвет имело другой смысл.
Я наступал в её следы и принимал их живое тепло. Может это был сладкий бред, похожий на грёзы в розовом тумане. Шерсть идущей впереди кобылицы и вправду была нежно-розовой. Мне случалось изредка видеть нечто подобное, правда, все эти лошади имели также розовые глаза и белые копыта, как у ещё более редких альбиносов. С королевой я мог убедиться, что бывает иначе: глаза её были тёмные, и с тёмно-синим оттенком, таинственней ночного неба. Непередаваемый, тёпло-золотистый отблеск необычной масти делал её обладательницу ещё загадочнее. Я задавал себе вопрос: красива ли Бахор? Редкостная масть могла бы сама по себе быть ценным достоинством, недостатки фигуры. Но это было не так. Вспоминая двух предшественниц Бахор, я отметил, что она не так величава и роскошна, как была Гюзель. И не так тонка и грациозно стремительна, как будто созданная для резвых скачек, Шахри-Зейнаб. Эта красавица ухватила достоинства обеих, может и не сполна, но такого удачного сочетания во внешности прямых и округлых линий не было ни у одной из знакомых мне дам. Пока я шёл за Бахор и изучал её лёгкие движения, она замедлила шаг, чтобы я оказался рядом с нею.
— Ну? – спросила она. – Что ты хотел сказать?
Нет, она не была похожа ни на Зейнаб, ни на Гюзель. И то чувство, которое я к ней испытывал, было не таким, как прежде. И всё же я без колебаний понял и признался себе, что я люблю её.
— Королева, я хотел просить прощения за резкость. Тогда, в Ночь Быков, я…
— Прошло уже много времени.
— Действительно. Больше полугода. Для меня это время было чёрной пропастью. Я вычеркнул бы его из жизни, если бы в нём не было мечты.
— Ты что-то ещё можешь мне сказать?
Что? Очень много. Хотя бы, что она…
Прекрасная, как нежная заря,
Пленила мою душу без залога.
В ад или в рай – куда теперь дорога?
Не может быть, что билось сердце зря.
Мы украдкой разглядывали друг друга, избегая встречаться глазами. Светлые ресницы Бахор подрагивали. Думаю, она вполне ожидала от меня подобного излияния чувств. Красавица не показала удивления, хотя приятного ощущения скрыть не могла. Но к её ответу я оказался совершенно не готов, ожидая чего угодно: молчания, презрения, ненужных слов…
Не верю я словам таким красивым.
Ты, может, это сотне говорил
И красотой доверчивость губил.
Его отвергнуть, Небо, дай мне силы!
— Бахор! Если в сердце могли появиться такие строки, значит, оно не на замке для любви. На самом деле ты ещё прекраснее, чем показалась мне сначала.
— Чего ты ждёшь в ответ на этот раз?
— Разве я… У меня дурная слава в том, что касается красивых кобылиц. Но я никогда им не лгу. Или стараюсь не лгать.
— И мне?
— Даже сам себе. Если дама красива, я говорю ей об этом. Если бы это была небольшая интрижка…
— Лучше не надо.
— Почему? Я никому не говорил о своей любви… Кроме тех случаев, когда так и было. Ничего не скрою, говорил это королевам Гюзель-аль-Будур и Шахри-Зейнаб. И действительно их любил. По-разному. По-другому, но очень сильно.
— И меня ты любишь очень сильно?
— Боюсь, что да. И в этом уже долго не могу с собою совладать. Но, Бахор, я ничего не…
— Я ещё и твоя королева.
— Прости, если снова был дерзок.
— Пожалуй, просто смел. И каково это, Шах Тигран, — любить? Приятное чувство?
— Разве такое можно объяснить! Но ты вообще-то должна знать. Не ошибаюсь?
— Ошибаешься. Да, я второй раз замужем и у меня есть дочь. Но это ничего не означает. Кем был кочевник Аграф, купивший у разбойников сиротку за два мешка овса? Кто для меня Шейх Юлдуз – король, давший мне богатство? Его дитя – Юлдузхон дала мне истинную власть. Конечно, я люблю дочь, но при помощи своей семьи я всего лишь добилась, чего хотела, Золотой Тигр. Или я одна так поступаю в жизни? Нет. Очень многие. Хотя бы наложницы моего мужа. И я была такой же, но любимой, как это называется. На самом деле и Юлдуз не понимает настоящей любви. Мне повезло больше других его красавиц – я теперь зовусь королевой, а они остались такими же рабынями, только богатыми и знатными. Любовь, на самом деле, означает только красивые слова и то, чего можно добиться этими словами. Этой ложью.
Я немного осмелел, принимая это за игру.
— А что для тебя значит Золотой Тигр, когда его зовут просто Тигран?
— Что? – она готова была вспылить и в этом притворном гневе была очаровательна не меньше.
— Тогда как ты воспринимаешь некоего Тиграна, когда его величают Шахом и прозывают Золотым Тигром? Так интереснее?
— Ты не смеешь!
— Прелестная Бахор, ты только что говорила в том же тоне. Если всё правда, то я затронул твоё любопытство лишь как прославленный поверженный герой?
— Это всё, чем ты собираешься заманить меня в сети так называемой любви?
— Ничего я не собираюсь. Просто я хотел знать… А теперь говорю: Бахор, ты самая прекрасная на свете. И я тебя очень люблю.
И опять произошло что-то необычное. Бахор могла бы спорить, соглашаться или, наконец, уйти молча. Но она умело перевела разговор на погоду, а потом поспешила незаметно расстаться. Это было невыносимо: я знал, что королева неравнодушна ко мне, и никак не желал поверить, что она, таким образом, будто ничего не произошло, оборвала наше знакомство. Встреча оставила горечь. Любовь становилась всё сильнее, с каждой минутой, хотя в предыдущий миг я ещё не мог бы поверить, что можно любить сильнее. Моё сердце постоянно искало и находило новые достоинства в облике возлюбленной и душе её. Я бродил по городу, как пьяный, и только слухи о моём слабом здоровье извиняли, в глазах встречных, моё поведение.
В хижине, конечно, было пусто. Кому могла прийти в голову дурацкая идея навестить неприветливого полуинвалида, пусть он и был когда-то героем? Впрочем, слава, видимо, меня не покинула насовсем. На улице почти каждый встречный кланялся или почтительно кивал. По дороге домой я немного развеялся и прогнал уныние, представляя, как бы мог поступить на моём месте Кухайлан Хайфи, будь он когда-нибудь подвержен любовному томлению.
В своей развалюхе, ещё помнившей лучшие времена, я первым делом, прошиб копытом стену. Затем вывернул опорные столбы и, под конец, довершил разрушение, сломав загривком главную жердь на крыше. Палки, прутья и стебли едва не погребли меня тут же. Я от души полюбовался учинённым разгромом: силёнок ещё хватает и подыхать рановато.
Потом отправился к Султану и застал его врасплох. Он ужасно стушевался при моём появлении и разговор у нас не клеился. Султан явно не хотел, чтобы кто-то видел нас вместе и отговорился от приглашения:
— Знаешь, моя жена ещё спит, так что в дом входить не будем.
— Я и не напрашиваюсь. Однако, разбаловал же ты Муники, если она до сих пор не пробудилась! – Я-то знал, что сегодня Муники встала раньше света, а теперь, вероятно, обсуждала с подружкой её похождение. Я ответил:
— К сожалению, не могу тебя пригласить и в свой дом.
— Понимаю.
— Не знаю, что ты понимаешь.
— Учитель, там нужно всё выяснить. Мне необходимо с тобой поговорить, но я не решался навестить тебя у колдуньи…
— Полчаса назад я разрушил свой дом.
— Что?
— Ну да, разрушил. Проверял, довольно ли у меня ещё силы, чтобы исправить каким-нибудь достойным подвигом своё неучастие в войне. Оказалось, что ещё вполне можно восстановить прежнюю форму. А дом – это была жалкая хижина, которую не заняли за время моего отсутствия даже бродяги. Думаю, мне надо уйти отшельником куда-нибудь. Хоть в Каменный Лес.
— Не напоминай. Это просто жестоко, Шах Тигран. Ты всё-таки должен мне дать шанс объясниться.
— В чём? Я готов поговорить с тобою, Султан, и сам разобраться в том, что между нами происходит.
— Так тебе ничего неизвестно?
— Не ты один думаешь, что я способен угадывать чужие мысли. Между тем, это не всегда подтверждается.
— Тебе никто не сказал…
— Вот что. Жду тебя к полудню за Восточной Аркой, ближе к Звенящему Ручью. Сейчас там нет ни одного кочевья и мы сможем спокойно поговорить.
Он согласно кивнул. В это время нам навстречу из-за соседнего дома вышла Муники. Онв вздрогнула при виде меня, но быстро овладела чувствами.
— Рада видеть тебя, Шах Тигран. Но что это! На тебя напала стая диких кошек?
— И я отбивался целый час. Успешно. Правда, в душе они ещё царапают.
— А честно? Что случилось?
— Я избавился от дурных мыслей и решил порвать с последним прошлым, тем более, оно уже позади. Теперь я чувствую себя свободнее любого.
И оставил Муники весьма озадаченной. Её супруг был занят своими мыслями, а мне не терпелось их узнать.
Промелькнули кварталы добротных строений, пышные шатры, затем лачуги, покрытые камышом, пргодняе только для хранения дырявого плаща, корзинки со смесью трав, одна из которых наводит грёзы, и такого же никчемного хозяина или хозяйки. Усталость, так изводившая меня со вчерашнего дня, забылась. Я шёл шагом, но довольно быстро и без особых усилий. Миновав Восточную Арку и яркие палатки кочевников сразу у Города, я двинулся от котловины, куда впадает Звенящий ручей, вверх по его течению.
Вскоре меня догнал Султан. Здесь никто не мог помешать, а мне скорее хотелось разгадать, в чём его тревога.
— Друг, как я уже сказал, мне неизвестна причина твоего странного поведения. Объясни.
— Учитель, ты всё ещё называешь меня другом!
— Отчего это может быть не так? Шахин и Карахан ничего об этой причине не упоминали, да я их и не слушал, когда они были здесь. Ты чем-то грешен перед нашей дружбой?
— Не думал, что мне придётся говорить об этом самому. Если бы ты уже знал…
— Но я не знаю. Что?
— Учитель… я… я хотел тебя убить.
Это было невероятно. Может быть, он имел в виду нечто другое? Убить меня? Но почему?
— Объяснись.
— Тогда, когда ты был в Каменном Лесу… в плену. Я видел всё… и сказал королю… друзьям… что я могу…
Кажется, я начал понимать, что произошло тогда. Почему странное недоумение возникло среди тех, кому я доверял. Но мой друг не находил более слов, и готов был провалиться сквозь землю, только бы избежать этого разговора. Запястья его задрожали, подгибаясь, и я догадался, что может произойти в следующий момент, и остановил его:
— Никогда не делай этого, Султан Белый Барс. Ибо честь – единственное, что оставил тебе в наследство отец. Я уже говорил это тебе однажды.
— Я помню это, учитель. И из-за этой самой чести, а более из сострадания к тебе, ждущему страшной гибели… Я сказал королю, что если он не примет условий, если тебе суждено умереть… я смог бы это сделать быстро.
Вот в чём дело! Султан готов был явиться в лагерь врага, как гонец, и одним из ловких приёмов, которым я его когда-то обучал, прикончить меня, чтобы развязать этим путы, сковавшие армию коней из-за моего пленения. Султан – Белый Барс – единственный сын героя Алмаза, отдавшего жизнь за свою королеву. Султан, которого я помнил жеребёнком и однажды спас от неминуемой смерти. Которому я и теперь, оберегая его достоинство, запретил опуститься на колени. Наверное, на миг мелькнула мысль, он недостоин был и умолять меня о прощении. Но только миг, пока не прояснилось всё до конца.
— Не знаю, — сказал он. – Что могу сказать в своё оправдание. Друзьям, по-моему, показалось, что я тронулся умом. Сегодня возвращается сам Шёйх Юлдуз. Понял ли он тогда, что мой порыв был искренней к тебе любовью, желанием хоть как-то тебе помочь? Сможешь ли и ты в это поверить?
Я закрыл глаза и замер. Я не дышал. И думал. Представлял, как всё это выглядело со стороны и что происходило в душе Султана. Когда-то я позволил Кухайлану Хайфи умереть вместо меня, как он сам того захотел. Но сколько было после терзаний! Сколько раз я выдумывал, как мог бы его выручить, а это были лишь фантазии. Жизнь оправдала мой выбор. И я понял чувства Белого Барса.
— Друг мой, Султан – Белый Барс.
— Друг?
— Да. Если бы король не принял предложения Баала Трёхрогого, в чём ты, конечно, мог иметь сомнения, а я и не сомневался тогда… Ты, знающий, что уготовано Золотому Тигру, хотел избавить его от позора и страшных мучений. Если бы Золотому Тигру суждено было так умереть, ты смог бы, разорвав пополам совё сердце, забыть обо всём, что считается доблестью, и спасти своего старого учителя одним точным ударом, которому он тебя когда-то обучил. И быть за это тотчас же растерзанным разъярёнными быками. И быть после смерти презираемым толпой, не сумевшей тебя понять. А Золотой Тигр остался бы в памяти друзей и недругов великим героем.
— Я вспомнил легенду о Шейхе Дагере – он погиб в плену. Правда, никто не знает, какова была его последняя участь…
— Но ты не желал мне такой участи. В какое-то время я даже мечтал о подобном исходе. Я умер бы героем. А Султан – Белый Барс, не удостоившись и искры погребального костра, в лучшем случае, был бы забыт. А в худшем – упоминался как подлый предатель и вероломный негодяй. Жертва спокойствием, молодой жизнью и честью. Кровавые слёзы души, ужасная смерть и недобрая память. Об этом ты подумал хоть на миг?
— Разве это могло иметь значение, учитель, когда тебе грозило неизбежное?
— Молчи. В глазах не утаишь правды.
Султан поднял влажные ресницы и, не переставая вздрагивать, выдержал прямой взгляд. Он был мне предан до последней шерстинки и мог ли я сомневаться в этом!
— Тогда я не верил в благородство Юлдуза до такой степени…
— А сейчас всё давно позади. Твои Друзья – Шахин и Карахан, а также те, кто слышал разговор твой с королём, и сам король, для которого твоё предложение было тоже немалым испытанием дружбы и верности слову, я уверен думают как ты и я. Может быть, ты слишком горяч, но честен. Это многого стоит. Смог бы я оказать подобную услугу своему наставнику? Не знаю. Это слишком сложно. Но если кто-нибудь всё-таки думает о тебе плохо…
— Мне этого не говорили.
— Так перестань же зря терзать свою душу. Ведь она лишь доказала мне верность.
Мне сначала было и вправду не по себе от признания Султана. Но я сумел осознать силу его духа, готового однажды забыть всё на свете, чтобы исполнить, как тогда казалось, последнюю волю Золотого Тигра, прочитанную в его глазах. Подумать только! Ведь в тот страшный час я более всего мог желать именно такого конца.
Этот день принёс ещё одну встречу. В полдень возвратилась торжествующая армия. Шейх Юлдуз – Высокая Звезда принимал почести. Два года назад он ещё не мог рассчитывать на такой триумф. Да и сейчас, если бы мы не начали ответную войну ещё зимой, могли готовиться к новой войне, так что триумф был полным. Снова праздновали победу. Вторую грандиозную победу конского войска в правлении Юлдуза.
Поздно вечером мне удалось застать его одного. Полдня мы были рядом, но в сутолоке праздника никак не могли поговорить. А после он сам меня разыскал. Он сказал:
— Я рад видеть тебя, Шах Тигран, в добром здравии. Признаться, я и не надеялся, что ты так скоро станешь прежним Золотым Тигром. Тут он запнулся на слове, и я подумал, что в этой фразе скрыт намёк. Искреннее пожелание удач не могло звучать именно так. Подозрение?
— Прежним, наверное, я уже не буду.
Опять молчание. И этот редкий, искоса, взгляд. Мы думали каждый о своём и снова неизвестность меня тяготила.
— В чём дело, Юлдуз?
— Я не рассчитывал на такой успех.
— Если нет, зачем ты начал эту войну?
— Не знаю. Наверное, мне просто всё надоело, вся эта суета, и надо было сделать что-то… что-то великое. А ты, Шах Тигран, по-прежнему борешься с войной, хотя именно ей многим обязан.
— Все мы…
— Не считай меня неблагодарным!
— Ты уже всё мне доказал, Юлдуз. О чём бы ты не думал в тот момент, все кони теперь знают, сколь нерушима клятва их правителя.
Молчание. О чём он задумался? Тут что-то не так. Я постарался проследить за рассеянным взглядом короля. Он рассматривал землю.
— Мне сейчас кажется, ты сожалеешь, что принял столь невероятное решение.
— Что? А, ты о варианте, угодном любому правителю, кроме меня.
— Это было бы правильнее, раз ты больше не хочешь меня видеть.
Меня так и тянуло выпалить: «Кто успел натрепать про меня и Бахор?» Больше я не сомневался в колебаниях повелителя: на земле он рассматривал мои следы. Какая наивность — не заметить этого сразу! Прежде мои копыта нечасто бывали подкованы. Если наверняка предстояло сражение или поход, я защищал копыта металлом, но обычно обходился без этого. Понятно, что за время моей болезни железо было снято. А вчера, чтобы избежать порчи от непривычной нагрузки ослабленных долгим бездельем копыт, я велел их подковать. Дворцовый знахарь и приближённый советник повелителя Солхан Восьмой, хорошо в этом разбирался, он предложил тяжёлое железо с тройным шипом – и для устойчивости, и для тренировки мышц. Конечно же он, мог узнать чёткие отпечатки новеньких, не стёртых, клеймёных подков, перекрывающих следы королевы Бахор. Можно по этому поводу сказать Юлдузу: «Твой помощник Солхан весьма наблюдателен. Цени его за это не хуже старых товарищей». Но за что сердиться на честного парня? Верный слуга всего лишь выполнял свой долг, намекая правителю на опасность его супружеской чести. А впрочем, была ли опасность? Бахор отвергла даже намёки на ухаживание, и мы с ней так и не поговорили, что же было в дни моей болезни. А если бы не так? Хорош бы я был, уговаривая короля отдать жену, так как уже лишил его одной! Наконец, я придумал, как нарушить затянувшуюся паузу.
— Знаешь, Юлдуз, я теперь и вправду не тот, что прежде. Мне нужны тренировки, но особые. Хочу заняться самосовершенствованием. И подальше от Города, ото всей этой суеты.
Он удивлённо поднял голову.
— Не в Городе?
— Конечно, нет. Скажем, в двух-трёх днях пути от Серых Камней. Даже Каменный Лес подойдёт. Там, над каменоломнями такая живописная гора…
— Погоди. Раз уж ты решил стать одиночкой, то почему обязательно отшельником? Никого не хочешь видеть рядом?
— Когда-то так поступали знаменитые поединщики. Например, Кухайлан Бахр и его сын Хайфи. Может и мне удастся придумать несколько новых приёмов или облегчить изучение уже известных. Ты можешь предложить что-то поинтереснее?
— Может быть, тебя устроила бы какая-нибудь новая работа? Например – миссия посла.
— Превосходно. Что скажет Баал Трёхрогий, когда Золотой Тигр собственной персоной явится в его побеждённое войско наводить порядок? Какой вид будет у Тура-Белонога, если он воочию увидит в своей земле то, что хотел натворить в чужой? Кроме этих двоих там остались ещё быки, или они правят одним большим гаремом?
Король понял мою мысль. Но понял ли он, что мы думаем об одном и том же? Мне было просто необходимо поскорее исчезнуть из страны, а хотелось этого меньше всего.
— Тигран, ты уже достаточно здоров для такого похода?
— Конечно, его смутил мой вид, и плащ, скрывавший обтянутые кожей рёбра, не мог скрыть моего плохого состояния.
— Сил хватит. Я не собираюсь, как сейчас сказал, устраивать бесчинств и жестоких законов в стране рогатых. Но наслаждаться таким триумфом отказался бы только дурак. Ты не считаешь меня дураком?
— Можешь занять новую должность хоть сейчас же.
— Завтра с утра.
— Едва встретившись, нам придётся расстаться, — вдруг произнёс он отвлечённо. Возможно, он жалел о том, что вынужден поступить именно так.
— У тебя свои дела, Шейх Юлдуз, и их немало. Мне же надо немного привести себя в форму. Я слишком залежался на мягкой постели. Даже не представляешь, как невыносимо терпеть рядом такого старого ворчуна и нытика, каким я успел сделаться за какие-нибудь полгода. И хорошо, что не представляешь. У меня будет время взяться за своё собственное воспитание. И друзья не узнают, каким противным типом, оказывается, бывает Шах Тигран.
Шейх Юлдуз не ожидал, что я так просто решу возникшую в нашей дружбе маленькую двусмысленность. Всё равно я должен был это сделать. Потому что любил его жену. И потому, что по его воле мне суждено было пережить обе Ночи Быков и ныне здравствовать. Пусть между мной и королём не будет обид и воажды.
Наутро я вышел в поход в сопровождении пятнадцати стражей. Предстоял переход в другую страну; прежде нетрудный, а теперь тяжёлый для меня из-за плохого здоровья. Предстояла долгая разлука с родиной. Много раз Луна и Солнце не встретят меня в Долине Серых камней, а будут наблюдать одинокого путника в чужой степи. Одинокого душой – снова. Было лёгкое недоумение тех, кого я должен был покинуть так внезапно. Только что вернувшийся из похода Шейх Юлдуз неожиданно оказал Золотому Тигру доверие и почёт, которые в этот момент были очень некстати, потому что отдаляли его от венца. Многие терялись в догадках, другие не придавали значения воле короля. Я же объяснил любопытным, что сам напросился на должность наместника в колонии Тур.
И вот, едва пережив одно из самых опасных в моей жизни приключений, я пустился в дальний путь, рискуя быть забытым в собственной стране. Я должен был уйти в чужую землю, потому что должен был исчезнуть с Великой Равнины.